Неточные совпадения
— Долго ли до греха? — говорили отец и мать. — Ученье-то не
уйдет, а здоровья не купишь; здоровье дороже всего
в жизни. Вишь, он из ученья как из
больницы воротится: жирок весь пропадает, жиденький такой… да и шалун: все бы ему бегать!
— Слушай, голубчик: что ты такое тогда сморозил, когда я
уходил от тебя из
больницы, что если я промолчу о том, что ты мастер представляться
в падучей, то и ты-де не объявишь всего следователю о нашем разговоре с тобой у ворот? Что это такое всего? Что ты мог тогда разуметь? Угрожал ты мне, что ли? Что я
в союз, что ли,
в какой с тобою вступал, боюсь тебя, что ли?
Феня
ушла в Сибирь за партией арестантов,
в которой отправляли Кожина: его присудили
в каторжные работы.
В той же партии
ушел и Ястребов. Когда партия арестантов выступала из города, ей навстречу попалась похоронная процессия:
в простом сосновом гробу везли из городской
больницы Ермошкину жену Дарью, а за дрогами шагал сам Ермошка.
Неудачи
в это время падали на наших знакомых, как периодические дожди: даже Лобачевский не
ушел от них. Главный доктор
больницы решительно отказал ему
в дозволении устроить при заведении приватную медицинскую школу для женщин. Сколько Лобачевский его ни убеждал, сколько ни упрашивал, немец стал на своем — и баста.
— А что, ребятки, где
в самом деле Пашка, я
в больницу ушел, а когда вернулся, его уже не было, — спросил молодой сухощавый солдатик с болезненным лицом.
Вот вы теперь со мной рядом, будете заместо офицера, который, я говорил,
в больницу ушел, а кубик остался клейкий…
Со смехом отвечали мне: «Ты врешь; лень учиться,
в больнице понравилось!» Шумная ватага мальчиков, построясь
в комнатный фронт,
ушла наверх.
Как всегда, Яков
ушёл от неё успокоенный, а через семь дней, рано утром табельщик Елагин, маленький, рябой, с кривым носом, сообщил, что на рассвете, когда ткачи ловили бреднем рыбу, ткач Мордвинов, пытаясь спасти тонувшего охотника Носкова, тоже едва не утоп и лёг
в больницу. Слушая гнусавый доклад, Яков сидел, вытянув ноги для того, чтоб глубже спрятать руки
в карманы, руки у него дрожали.
Доктор от наказания избавляет, потому что, говорит,
больница плохая; иной это притомится на работе, занеможет: чем ему
в больницу идти, лучше он
в кусты
уйдет да там как-нибудь на воздухе-то и отлежится.
Фельдшер стал было думать о том, как встретят его
в больнице и что скажет ему доктор; нужно было непременно думать об этом и приготовить заранее ответы на вопросы, но мысли эти расплывались и
уходили прочь.
Он нарочно сказал «прощевай! а не «прощай! потому что так выходило душевнее, но теперь ему показалось этого мало. Нужно было сделать что-то еще более душевное и хорошее, такое, после которого Сенисте весело было бы лежать
в больнице, а ему легко было бы
уйти. И он неловко топтался на месте, смешной
в своем детском смущении, когда Сениста опять вывел его из затруднения.
Сениста лежал на спине, до подбородка укрытый серым больничным одеялом, и упорно смотрел на Сазонку; ему хотелось чтобы Сазонка подольше не
уходил из
больницы и чтобы своим ответным взглядом он еще раз подтвердил обещание не оставлять его
в жертву одиночеству, болезни и страху.
Доктор
уходит, свеча тухнет, и опять слышится «бу-бу-бу»… Спустя полчаса к избе кто-то подъезжает. Это господа прислали тележку, чтобы ехать
в больницу. Ефим собирается и едет…
— Я ее сделаю совсем по-новому, совсем по-новому, как нигде еще нет, — рассказывал он всем, с кем перезнакомился
в Старом Городе; но проходили дни, месяцы;
ушел год, а к устройству
больницы не делалось ни одного шага, и доныне
в ней по-прежнему живет тот же сторож, занимающийся вязанием из клоповника веников, да та же захожая старуха, просыпающаяся только для того, чтобы впасть
в обморок и заснуть снова.